Андрій Бойцун: Є дуже багато інтересів на держпідприємствах. Вони чинять опір, це нормально

Через лічені години у Верховній Раді почнеться війна за приватизацію. Депутати розглядатимуть законопроекти, які, на думку урядовців, повинні запустити в Україні "прозору приватизацію".

Ймовірно, частина читачів ЕП уже помітила, що деякі користувачі Facebook, серед них депутати, урядовці та представники громадськості, позначили свої фото профілю стрічкою з написом "Я за прозору приватизацію. За #7066".

Йдеться про той самий законопроект щодо приватизації, який повинен прискорити і покращити процес продажу державного майна. Раніше ЕП пояснювала, що передбачає цей документ.

Ні для кого не таємниця, що багато державних компаній використовується в корупційних схемах і є джерелом наповнення кас різних політичних сил. Держпідприємства розглядаються як джерело задоволення інтересів бізнес-груп, наближених до владної верхівки.

Через це немала частина парламентарів ніколи не була зацікавлена у продажі державного майна. Ні до, ні після Революції гідності. Про плани "масштабної приватизації" влада говорить з 2014 року. Вже минуло майже чотири роки, а проданих великих об'єктів — нуль.

Напевно, законопроект, навколо якого так багато галасу, не вирішить цієї проблеми. Продати Одеський припортовий завод чи компанію "Центренего" міжнародним інвесторам можна і без ухвалення закону.

Проте цього не хоче владна верхівка. Немотивована влада не зацікавлена у "великій приватизації". До того моменту, поки її не почнуть "штовхати" міжнародні кредитори.

Звісно, це не означає, що в ухваленні законопроекту про приватизацію нема сенсу.

Чому важлива підтримка цього документа, що він кардинально змінює, і чому він не вирішить проблему продажу так званих великих об'єктів?

Про це — в інтерв'ю з членом групи стратегічних радників реформ в Україні (SAGSUR) Андрієм Бойцуном.

— Вы верите в прозрачную приватизацию?

— Если бы не верили, не занимались бы этим. Это сложная тема, потому что есть очень много интересов на конкретных предприятиях. Они сопротивляются, безусловно. Это нормально, это не какой-то украинский феномен.

Однако я считаю, что приватизация возможна. Для этого нужно, чтобы общество ее поддерживало, и было международное давление.

— Получить в 2018 году от приватизации 22,5 млрд грн — это, по-вашему, реально?

— Если пойдет реальная приватизация, то более чем реально.

— Из года в год она "не идет". Возможно, стоит закладывать в бюджет реальные поступления?

— В августе-сентябре мы продали пять миноритарных пакетов облэнерго. Поступления от их продажи равны 0,4% от запланированных доходов бюджета-2017. Если бы Фонд госимущества выполнил план полностью, собрали бы 2,2% от доходов госбюджета.

Насколько сильно это влияет на финансовую ситуацию в стране? Несильно, поэтому зацикливаться на этом нет смысла. Конечно, настоящая крупная приватизация может обеспечить существенный приток ресурса.

Сделка по приватизации "Криворожстали" сделала чуть ли не четверть госбюджета в том году. ("Криворожсталь" была куплена на конкурсе в 2005 году за 24,2 млрд грн международной корпорацией Mittal Steel. После слияния с другим металлургическим гигантом Arcelor в 2007 году предприятие получило нынешнее название Arcelor Mittal. — ЭП).

Однако объекты, продажа которых может оказать такой эффект, относятся к тем, которые сейчас нельзя приватизировать, и вообще их продажа сейчас даже не на слуху.

— О каких объектах вы говорите?

— Например, железнодорожные грузоперевозки. Кто сказал, что они должны быть государственными? Для этого нужно взять юрлицо ПАО "Укрзалізниця" и определить, какие из выполняемых им функций стратегические, а какие — нет.

Затем следует реструктуризировать "Укрзалізницю", выделить нестратегические направления в отдельные предприятия и продать их. Грузоперевозки к стратегическим не относятся, но составляют две трети бизнеса "Укрзалізниці".

Вот и подумайте, какой эффект на госбюджет это может оказать. Однако сегодня это даже никто не обсуждает.

Еще один пример: если продать иностранному инвестору 49% оператора газотранспортной системы, то это будет та гривня, о которой можно говорить. Сейчас речь не об этом.

Сегодня важен новый законопроект о приватизации. Он никак не касается списка предприятий, которые запрещено приватизировать. Он не говорит, что приватизировать. Он отвечает на вопрос, как приватизировать.

Сейчас важно запустить процесс приватизации в целом, показать стартовый успешный кейс.

— Средства от приватизации направляются на погашение дефицита бюджета, и для Минфина это вполне весомый аргумент для проведения приватизации. Если не концентрироваться на этом, то на чем?

— Если делать приватизацию, то не для того, чтобы просто взять и что-то продать. Должны быть более важные цели: привлечение прямых иностранных инвестиций, борьба с коррупцией, развитие конкуренции, повышение эффективности предприятия.

Накладываем эти цели на сделки по продаже миноритарных пакетов облэнерго и понимаем, что поступления от приватизации получены, но эти вещи не достигнуты. Прямые инвестиции привлечены? Нет. Коррупцию побороли? Была она, не была — в этом смысле после продажи ничего не изменилось.

Развили конкуренцию? Ну, просто мажоритарный собственник увеличил свое участие, тоже в этом плане после продажи ничего не изменилось.

Эффективность? То же самое: кто был собственником, тот и остался. Просто у него исчез назойливый миноритарий в лице государства, который мог вставлять ему палки в колеса. Например, в 2016 году проголосовать против желания мажоритария конвертировать объект из ПАО в ЧАО.

Из всех целей приватизации здесь достигнута только одна: поступления от продажи, и в контексте госбюджета они незначительны. Я бы начинал с тех объектов, продажей которых можно показать: мы привлекаем прямые иностранные инвестиций, побеждаем коррупцию и создаем конкуренцию в отрасли.

— Бывший министр экономики Айварас Абромавичус говорил, что пока в Украине не будет политического консенсуса, пока наверху не договорятся, ничего не будет, какие бы законопроекты ни принимались.

— В случае с крупной приватизацией законопроекты действительно ничего не решают без политической воли, но воля или консенсус — это одно, а актуальность — другое.

Грубо говоря, возможно, вы не хотите проводить какую-то реформу, потому что не считаете ее важной. Потом, когда она выходит на повестку дня, и все говорят, что это очень важно, вы все-таки ее делаете. Тогда может появиться воля.

Так вот, премьер уже много раз говорил, что приватизация — одна из приоритетных реформ правительства. Кабмин внес законопроект о новых правилах приватизации в парламент.

Президент в ежегодном послании сказал, что приватизация нужна. Нацсовет реформ ее тоже поддержал. В принципе, если смотреть на официальную позицию, то все за приватизацию.

— А если посмотреть на реальность?

— Есть много интересов на предприятиях, которые сопротивляются. Есть ведомства, которые выполняют функции собственника этих предприятий, они тоже сопротивляются.

— Если на политическом уровне все выражают готовность приватизировать, то в этом ключе выбор ОПЗ как примерного объекта для приватизации оказался максимально неудачным?

— ОПЗ стал сложным объектом. Ситуация радикально не изменилась с 2015 года. На нем как тогда был токсичный долг, так и сейчас. Если не решить этот вопрос, то я не верю, что этот завод можно нормально продать хорошему стратегическому инвестору.[L]

— Есть мнение, что его нужно перекредитовать, вернуть Фирташу деньги и таким образом закрыть вопрос.

— Только так.

— Есть и другая сторона в этом вопросе. После такого перекредитования оппоненты скажут, что власть работает в интересах олигарха, и они будут в чем-то правы.

— Проблема в том, кто будет, грубо говоря, отдавать Фирташу "кэш".

Почему условная Yara (норвежская компания, один из крупнейших в мире поставщиков минеральных удобрений. — ЭП) и другие подобные инвесторы не приходят? Они не просто не хотят — они не могут иметь с ним дело.

Они не могут отдать деньги человеку, которого Минюст США определил как преступника и предъявил обвинения. В процедурах комплаенса написано: нельзя давать деньги преступникам.

— Как выйти из этой ситуации?

— Нужно очистить предприятие от долга и просто разделить эти два вопроса.

Один вопрос — продажа ОПЗ. Другой вопрос — долг Фирташу. Не надо делать вид, что долга нет. Долг есть. Газ поставлялся, деньги нужно платить. Однако столько ли денег?

Насколько я знаю, там вопрос не только цены, но и штрафных санкций за неуплату. Возможно, сумму можно оспаривать, но потенциального покупателя ОПЗ это никак не должно касаться.

— Сума долга вместе с санкциями зафиксирована решением Стокгольмского арбитража.

— Представьте: мы с вами подписываем договор, что я поставляю вам газ по 10 грн, а если вы не платите, то завтра включается счетчик и бежит со скоростью 1 грн в день.

Допустим, принятая в мире практика — 5 коп в день, но вы как представитель государства подписываете этот договор. Это первое, что вы делаете.

Второе — вы приходите или даже не приходите в арбитраж. Судья читает договор, в котором написано, что пеня — 1 грн в день. Думает: могли бы возражать, но смотрит в зал — никто не возражает. Раз никто не возражает, а в договоре все четко написано, выносит вердикт.

Грубо говоря, когда вы играете в футбол, и защитники одной из команд стоят, то не будет же судья свистеть: защищайтесь, потому что я судить не могу.

— То есть следует вернуть деньги, а потом судиться?

— По справедливости, все равно какие-то деньги нужно отдать, но вопрос долга нужно вынести за рамки приватизации.

Если занять позицию, что с политической точки зрения мы считаем эту сумму несправедливой, то нужно судиться. Однако покупателя ОПЗ это не должно касаться. Мы будем судиться с Фирташем как государство Украина.

— Есть другой объект, который может заменить ОПЗ?

— Хороший вопрос. Мы с Иваном Миклошем тоже этот вопрос год назад себе задали и создали список таких объектов.

Действительно, с ОПЗ никогда не было плана "Б". Сейчас ключевой объект на замену — "Центрэнерго". Еще один кандидат на продажу — "Турбоатом". Предприятие, которое потенциально близко к приватизации.

Нужно продать что-то одно, и тогда инвесторы придут. Объект должен быть крупным, он не должен находиться в списке запрещенных к приватизации. Считаю, что актив не должен находиться в регулируемой отрасли.

К последним относятся облэнерго. Сейчас они не самые привлекательные для инвестора. Сегодня он вложит деньги, а завтра регулятор примет какое-то постановление, которое полностью поменяет финансовую модель этого бизнеса.

Облэнерго лучше продавать в конце. Сначала сделать простые вещи: продать крупные объекты в нерегулируемых отраслях, а потом поднимать уровень сложности. После продажи "Центрэнерго" можно делать следующий, более сложный ход.

Об'єднана гірничо-хімічна компанія (ОГХК), Державна продовольчо-зернова корпорація України (ДПЗКУ), Аграрний фонд, Укргазбанк, "Електроважмаш", "Президент-готель" — все кандидаты на приватизацию.

— Если вынести политические факторы за скобки, когда мы можем продать "Центрэнерго"?

— Весна 2018 года.

— Говорят, новая редакция закона о приватизации позволит запустить "большую приватизацию". Вы разделяете это мнение?

— Я, конечно, должен его всячески рекламировать и немного схитрить, сказав, что сегодня вы примете законопроект в первом чтении, и уже завтра вас ждет большая приватизация. Однако мы уже говорили, что без политической воли это не работает.

Всегда можно найти рычаг, который остановит самый идеальный закон. Поэтому принятие нового закона — условие необходимое, но не достаточное. А вот непринятие закона точно покажет отсутствие политической воли.

— Если все зависит от политической воли, то настолько ли необходим этот закон?

— Вы лучше меня знаете, что в 2005 году при всем нашем корявом законодательстве мы продали "Криворожсталь". Президент и премьер "сидели в телевизоре" и продавали "Криворожсталь". Был четкий политический курс на продажу.

Новый закон очень важен для большой приватизации. Наши международные партнеры так считают. Будет очень странно, если мы, приняв новый закон, не начнем его использовать для большой приватизации. Для малой он еще важнее, потому что он упрощает процедуру приватизации, автоматизирует ее.

Понятно, что ни МВФ, ни украинские госменеджеры не хотят думать о каком-то заброшенном заводе металлоконструкций в Черкасской области. Законопроект прописывает понятную процедуру аукциона и позволяет продать малый объект, например, через "ProZorro.Продажи".

На примере продаж активов Фонда гарантирования вкладов эта система зарекомендовала себя очень хорошо.

— В законопроекте есть и другие опасения, например, касательно Антимонопольного комитета.

Законопроект не определяет четкие сроки выдачи комитетом заключения по концентрации. Это может привести к ситуации, когда инвестор купил, а после АМКУ сказал, что это незаконно. Что делать в таком случае?

— Покупатель не сможет заплатить без решения АМКУ.

К законопроекту есть вопрос, что делать, если комитет долго не дает разрешение. Справедливый вопрос, но второстепенный. Его решение отложили на период доработки документа между первым и вторым чтениями. Нужно просто прописать условия и сроки.

— Еще один связанный с законопроектом тезис — документ запрещает россиянам участвовать в приватизации украинских объектов.

На самом деле правила допуска ослабевают. Если сейчас действует полный запрет, то после вступления закона в силу допуск к приватизации не получат юрлица, 10% и больше акций которых контролирует представитель страны-агрессора или же само государство-агрессор.

Объясните логику и мотивацию этих изменений.

— Тут три момента.

Первый — это требование выписано так, что любую нормальную компанию при желании можно не допустить.

Например, у нас есть некая норвежская компания, которая котируется на мировой бирже и хочет принять участие в приватизации какого-нибудь украинского завода.

А Игорь Сечин (председатель правления компании "Роснефть". — ЭП), например, купил одну акцию этой компании и заявил, что у него есть одна акция этой компании. Соответственно, читая закон, Украина должна сказать, что норвежская компания — это компания из страны-агрессора. Все понимают, что это неправильно.

На самом деле правильно было бы сказать, что она таковой является, если Сечин имеет в ней существенный контроль. Ограничение 10% — это принятый порог существенного контроля в международной практике.

Второй момент. В законодательстве написано, что если у этой норвежской компании есть связанное лицо в стране-агрессоре, то мы также не допускаем ее к приватизации. Это тоже неправильно.

У норвежской компании может быть дочка в России (а еще — в Китае, Индии и Занзибаре), которая никак не контролирует материнскую структуру, но является связанным лицом.

Если бы ситуация была обратная — у российской компании есть дочка в Норвегии, и она хочет принять участие в приватизации, тогда да, это агрессор, и мы ее не допускаем.

Третий момент. Если сейчас, например, у Сечина в норвежской компании 9%, то завтра он докупит остальные 91%. Это очень важный вопрос.

— Как этого избежать?

— Это нужно прописывать в договоре о купле-продаже. Новый инвестор должен гарантировать, что завтра его не будет контролировать агрессор. А если будет, он обязан продать актив. Одна из основных функций ФГИ — следить за соблюдением инвестиционных обязательств.

— Предприятия-банкроты ждет несколько новшеств. Например, запрещается начинать процедуру банкротства предприятий-должников, которые планируется выставить на продажу, до завершения приватизации.

Как быть с защитой прав кредиторов, которым этим предприятия должны? Насколько это справедливо по отношению к другим предприятиям-должникам, которые не подлежат приватизации?

— Здесь в каждой ситуации есть свои плюсы и минусы. Чтобы продать, надо соответственно подготовить. Как это сделать, если предприятие в процедуре банкротства?

Если мы продаем предприятие, то мы хотя бы беспокоимся о том, что оно к тому времени не обанкротится, и с кредиторами мы рассчитаемся потом, когда продадим.

Государство как собственник занимает такую позицию: у этого предприятия есть долги, я их отдам, но чтобы их отдать, мне нужно предприятие продать. Кредитор не должен возражать, иначе он может вообще не получить этот долг.

У нас треть госпредприятий мертвые. Решение долговых вопросов напрямую зависит от их распродажи.

— В июле премьер заявил, что приватизация будет проходить по английскому праву. С чем это связано и насколько целесообразно?

— Это один из ключевых моментов законопроекта. Мы это называем английским правом, хотя в законе написано "право иностранных государств". Вдруг кто-то решит по шведскому. Однако мы понимаем, что в таких сделках используется английское право.

В чем сложность с украинским правом? Инвестор покупает какой-то объект, а потом оказывается, что на активе "висит" какое-то обязательство, о котором ему не рассказали.

— Разве нельзя все проверить перед покупкой?

— Не всегда можно проверить. Это может быть вопрос получения какого-нибудь разрешения или действительности лицензии. По английскому праву легко доказать, что ты как инвестор об этом не знал, и получить компенсацию.

Поэтому в переходных положениях закона написано, что британское право используется до января 2021 года, пока не завершится судебная реформа.

— Как будут привлекаться инвестиционные советники?

— Есть объекты малые, есть большие. Если объект большой, автоматически привлекается советник. Только в исключительных случаях Кабмин сможет не привлекать советника. Нужны более четкие критерии, которые позволят Кабмину это делать.

Может случиться, что нормальный советник не захочет работать по данному предприятию.

Мы предлагаем такую рабочую норму: Кабмин может не привлекать советника, если в течение года две попытки провести тендеры по его выбору оказались безуспешными.