Как подводные воды экономики погубили Германию и подмывают Россию

В длительных войнах фронт не всегда определяет результат. Часто решающее происходит в бухгалтерии. Именно там, в линиях бюджета и балансах предприятий, наступает момент, когда война перестает быть делом силы и становится делом выживания.

Российская экономика сейчас напоминает здание над подземными водами: снаружи стоит крепко, но глубоко под ним уже происходит подмыв. Его не видно на телекадрах, но он продолжается ежедневно, неумолимо, и меняет саму структуру государства.

Сто лет назад похожую стабильность демонстрировала Германия. В начале 1918 года кайзеровская статистика рапортовала о "контролируемой ситуации", хотя промышленное производство упало почти на 40%, а агросектор – более чем на треть. Продовольствие нормировали, рабочих переводили на военные фабрики, а реальные доходы населения уменьшились вдвое. Страна, которая годами воевала, истощилась не на фронте, а в тылу. И когда армия еще стояла, экономика уже лежала.

Расходы на войну – более 7% ВВП, около 15 трлн руб. Это больше, чем расходы на образование, здравоохранение, транспорт и промышленность вместе взятые. Доходы от нефти и газа, которые финансировали государственную машину, просели на пятую часть. Чтобы латать дыры, правительство увеличивает долги, поднимает налоги, а инфляцию называет "управляемой".

Когда-то так же действовала кайзеровская Германия. Финансируя войну кредитами, которые не могла вернуть, она уничтожила доверие к своей валюте. 87% военных расходов покрывались долгом и после поражения это обернулось гиперинфляцией до 30000% в месяц в 1923 году. Марка обесценилась настолько, что люди топили печи пачками денег. Долговой пузырь показался "техническим вопросом", пока не разрушил государство.

В России сейчас тот же сценарий в более медленном темпе: вместо фронтовой катастрофы – бюджетная эрозия, вместо проигрыша войны – проигрыш экономики.

В промышленности российская статистика показывает прирост, но этот прирост военный. "Ожившие" заводы производят не тракторы, не вагоны, не гражданские двигатели, а снаряды, бронетехнику, боеприпасы. Большинство этого "роста" приходится на военно--промышленный комплекс, который в мирное время не имел бы рынка сбыта. Это не развитие – это расширение похоронного бизнеса экономики.

Похожая картина была и в Германии накануне 1918 года. Там тоже отчитывались о восстановлении промышленного производства, но росли только военные заводы: артиллерия, химическая промышленность, металлургия, работавшая на фронт. Когда война закончилась, этот искусственный бум обвалился за несколько месяцев. Военная экономика не имеет послезавтра, она истощает даже тех, кто кажется сильным сейчас.

Проблемы с кадрами только усиливают подмыв. Мобилизация, эмиграция, демографическая яма – и уже не хватает около двух миллионов работников. К 2030 году дефицит может достичь десяти миллионов. Рост зарплат в военных и силовых структурах тянет ресурсы из гражданской экономики. Предприятия вынуждены либо закрывать вакансии, либо упрощать технологические процессы. В результате – меньше квалификации, ниже производительность, выше себестоимость.

Технологическая деградация – еще один уровень той же эрозии. Импортозамещение работает лишь на бумаге. Авиапром за год собрал два десятка самолетов вместо запланированных 170-ти. В машиностроении – дефицит деталей, в микроэлектронике – зависимость от "серых" каналов. Это не обвал, но постоянное проседание. Система уже не может производить сложные вещи, только собирает то, что еще осталось.

К внутреннему истощению добавляется внешнее давление. История снова рифмуется: тогда – морская блокада, теперь – технологическая. Во время Первой мировой войны Великобритания перекрыла Германии морские пути, лишив ее поставок сырья, продовольствия и топлива. Формально фронт стоял, но промышленность задыхалась без импорта, без торговли, без доступа к мировым рынкам. Именно блокада сделала войну экономически безвыходной задолго до военного поражения.

Россию невозможно заблокировать флотом, но ее можно задушить изоляцией. И это уже происходит. Технологическая и финансовая блокады – современный эквивалент британского морского кольца. Без доступа к иностранным технологиям, капиталу, страхованию, логистике и фрахту российская экономика теряет кислород. Она еще движется по инерции, но с каждым месяцем дышать становится труднее. Именно эта медленная нехватка кислорода – самое эффективное оружие длительной войны.

Даже аграрная сфера, которую в России называют "санкционно устойчивой", начала трескаться. Турция временно остановила импорт пшеницы, фрахт и страхование подорожали, перевозки упали на треть. В сентябре -октябре экспорт продукции АПК обвалился в разы, по отдельным позициям – до минимумов за несколько лет. Цепи, которые казались прочными, оказались тоньше, чем ожидали в Москве.

И все это – на фоне политического упрямства, которое становится частью проблемы. Кайзер Вильгельм II осенью 1918 года до последнего отрицал возможность капитуляции. Его генералы, советники, министры уже видели: страна исчерпана, фронт не выдержит еще одного года. Но кайзер повторял: "Армия стоит. Мы выиграем".

То же самое, только другими словами, говорит Путин. В его риторике все "стабильно", "управляемо" и "по плану". Когда высший политический центр живет в вымышленной стабильности, любая трещина объявляется "временным неравенством почвы". Это и есть точка, где психология встречается с экономикой и делает катастрофу неизбежной.

История не копирует события, но рифмуется с ними. Как сто лет назад Германия уверяла себя, что "все под контролем", так сейчас Россия живет в убеждении, что "все по плану". Тогда трещины замалчивали, пока здание не осело. Теперь – просто наблюдают, как вода под фундаментом снова поднимается вверх.

Подводные воды не останавливаются, когда их отрицают. Они просто подмывают дальше: сначала медленно, потом быстрее. И когда трещина проходит сквозь несущую балку, дом уже не спасешь косметическим ремонтом. Российская экономика сейчас именно на этой стадии. Она еще стоит, но несущие элементы потеряли прочность.

Для Украины это означает одно: нужно держать давление, пока вражеский фундамент размокает. Сохранять стабильность помощи, бить по военной инфраструктуре, защищать экспорт и рынки. Потому что когда чужая конструкция начнет оседать, в этот момент откроется шанс для нашего стратегического перелома. Крах военной экономики никогда не бывает громким. Он начинается тихо – с трещины, которую сначала никто не заметил. Именно в этой тишине слышно, как вода под фундаментом делает свое дело.