Илья Пономарев: Мы с Соросом говорили о приватизации "Укргаздобычи"

Широкую известность в Украине гражданин РФ Илья Пономарев получил весной 2014 года, когда стал единственным депутатом Госдумы, проголосовавшим против так называемого присоединения Крыма к России.

После этого он был лишен депутатской неприкосновенности и заочно арестован московским судом. Эти события в момент сделали Пономарева своим в Украине, чем он не стесняется пользоваться.

За последние три года экс-депутат, по его признанию, перезнакомился с ключевыми представителями украинской элиты. Отдельное внимание Пономарев уделил участникам отечественного энергорынка.

Темы этих разговоров были разные: от изучения перспектив Полоховского месторождения литиевых руд на Кировоградщине до восстановления работы компании "Карпатыгаз" Дмитрия Фирташа и Юрия Бойко, которая раньше паразитировала на продажах газа государственной "Укргаздобычи".

Отчасти интерес россиянина к энергетическому сектору можно объяснить его прошлым: за плечами Пономарева — работа в нефтяном гиганте "ЮКОС" Михаила Ходорковского и международной нефтяной компании Schlumberger.

Однако есть вещи поважнее опыта. Экономика Украины сейчас на дне, а вместе с ней там же находится и цена местных активов. Одним словом — самое время покупать, были бы деньги.

Недавно Пономареву удалось решить эту проблему. Созданная им в США компания Trident Acquisitions неделю назад вышла на американскую биржу NASDAQ. Там она привлекла четверть миллиарда долларов, которые обещает инвестировать в нефтегазовые проекты в Украине.

В новейшей истории Украины это будет первый случай, когда собранные через инструмент IPO деньги будут залиты в реальный сектор украинской энергетики. Правда, гордиться пока проектом рановато.

Дело в том, что главным бизнес-партнером Ильи Пономарева по Trident Acquisitions стал украинский бизнесмен Геннадий Буткевич. За последние два года на его структуры был оформлен ряд нефтегазовых месторождений Украины, которые раньше принадлежали окружению Арсена Авакова.

Источники ЭП предполагают, что именно эти площадки станут главной точкой инвестиций Trident Acquisitions. Сам Пономарев эти слухи категорически опровергает, утверждая, что портфель кейсов еще не сформирован.

Ниже — об инвестиционных проектах компании, планах воскрешения одиозного предприятия "Карпатыгаз" и переговорах с Джорджем Соросом и Андреем Коболевым о приватизации "Укргаздобычи".

— Расскажите о целях создания Trident Acquisitions Corp.

— Это сделанная с нуля американская компания, которая выводится по специальной процедуре на биржу. Речь идет о SPAC (special purposes acquisition company. — ЭП). Это нечто среднее между фондом и инвестиционной компанией. Trident привлекает средства, продавая свои акции.

В нашем случае капитализация составила примерно 218 млн долл (по словам Пономарева, на момент выхода интервью эта цифра выросла до 258 млн долл. — ЭП.) Затем с помощью этих денег и акций компании, а иногда еще с дополнительным долговым финансированием, осуществляется инвестиция.

— Чем инструмент SPAC отличается от классического фонда?

— Фонд обычно за свои деньги покупает пакеты энного количества компаний. Не важно — миноритарные или мажоритарные, но он каким-то образом распределяет свои средства между несколькими независимыми друг от друга объектами, оставаясь независимой финансовой организацией.

SPAC делает инвестицию путем слияния с объектами поглощения. Наш первый этап — найти работающую компанию и произвести с ней слияние. Компания, с которой произойдет слияние, сама станет публично торгуемой, в данном случае — на NASDAQ. То есть это разновидность обратного IPO.

На счету объединенной компании в итоге остаются привлеченные в ходе IPO средства, а сам SPAC перестает существовать. Эта процедура называется деспакинг. Затем эти деньги будут тратиться на инвестиционные проекты, о которых изначально договорились в процессе слияния.

— До слияния распоряжаться этими деньгами нельзя?

— Мы имеем право их тратить только на инвестицию и на расходы, связанные с этой инвестицией: на юристов, аудиторов. Все это жестко оговорено в проспекте эмиссии: сколько и на что. У нас очень жесткое регулирование.

До этого средства лежат на счетах компании, могут размещаться в гособлигации, но на операционные расходы мы их тратить не имеем права.

Компании, в которые SPAC может вложиться, также должны соответствовать определенным условиям. Первая сделка должна быть с прибыльной компанией со стоимостью не менее 80% от размера SPAC.

В нашем случае это не меньше 160 млн долл. Стоимость может быть определена одним из двух способов. Если мы производим слияние с публичной компанией, то это ее рыночная капитализация. Если с частной, то это оценка, данная "большой четверкой" аудиторов. Могут быть небольшие премии и скидки, но отталкиваться мы будем от подобной оценки.

— Какая конечная цель привлечения денег через SPAC?

— Я хочу построить большую вертикально-интегрированную восточно-европейскую корпорацию в сфере природных ресурсов с центром в Украине.

Скорее всего, у этой корпорации будут значимые активы и в Северной Америке, потому что главное, что нужно для интенсификации добычи, — это привлечение технологий и человеческих ресурсов из Америки.

Это может быть покупка работающей компании здесь или в Польше, а потом — присоединение сервисного североамериканского подразделения. Это может быть, наоборот, покупка североамериканской добывающей компании и присоединение к ней украинских или, скажем, румынских ресурсов.

Мы видим, что главный потенциал для роста — здесь, в Украине, поэтому двести миллионов мы хотели бы вкладывать здесь. Какая компания будет выбрана в качестве базовой, будет эта компания местной или североамериканской — это будет видно через несколько месяцев после IPO.

— Какие компании в Украине рассматриваете для покупки через SPAC?

— Как инвестиционная команда мы не имеем права смотреть объекты для инвестиций до IPO. Инвесторы, которые в нас вкладывают, вкладывают в основателей Trident и в идею инвестиции в нефтегаз в Восточной Европе.

У меня есть, конечно, очень хорошее представление о том, что я буду делать в ближайшее время, но я не имею права даже говорить об этих идеях.

— У Trident Acquisitions больше десятка акционеров.В чем смысл такого длинного списка, если в итоге Trident будет ликвидирована?

— Это не акционеры, это создатели компании. Акционеров гораздо больше — 400-500, в основном это хеджфонды. У создания компании есть определенная себестоимость. Мы же говорим про IPO на NASDAQ, на первоклассной бирже.

Чтобы это сделать, нужно было вложить деньги в процедуру IPO, был необходим так называемый страховой капитал, который вносят основатели. В нашем случае он составил 11,5 млн долл. Стартовый список, который вы читали в проспекте, это те, кто вложил или помог привлечь эти средства.

— В ходе IPO доля учредителей Trident была размыта?

— Да. Мы все достаточно мелкие акционеры.

— Как формировался список учредителей Trident? Там есть родственник Михаила Саакашвили Тимур Алазания, бывший министр угольной промышленности времен Виктора Ющенко Виктор Тополов, совладелец АТБ Геннадий Буткевич. Это вы их собирали?

— Да, это мои друзья и знакомые. У всех доли очень разные. У Тимура Алазании — он нам помогает с международными связями как в прошлом один из руководителей секретариата ООН — доли процента. Виктор Тополов перед IPO вообще вышел из состава акционеров.

— У Буткевича там 10%.

— У Буткевича значимая доля, он один из пяти членов совета директоров, но эта значимость всего около 3,5% в общей стоимости компании.

— После IPO?

— Да.

— В последние годы его команда собрала приличный пакет специальных разрешений по нефтегазовым и литиевым месторождениям. Это первоочередные проекты Tridentдля инвестиций?

— Нет. Направление этих проектов, безусловно, нас интересует, собственно, это и было поводом для знакомства. Раз человека эта тема интересует и нас эта тема интересует, значит, есть о чем поговорить.

Однако он инвестировал в нашу компанию, потому что мы будем иметь возможность делать проекты существенно большего масштаба, чем то, что делает он. Мы не имели права до IPO обсуждать с ним даже теоретическую возможность инвестиций в отдельные проекты.

— Не до конца понимаю его интерес. Он же наверняка видит этот фонд как возможность привлечения инвестиций в свои проекты.

— Trident — само по себе финансово очень интересное вложение, потому что люди, которые вошли на стадии частного раунда, покупают публично торгуемые акции, которые размещаются по 10 долл, с очень большой скидкой.

Для них это вложение — реально очень хороший заработок. Конечно, мы старались приглашать тех людей, которые имеют с нами какую-то синергию.

— Личный проект?

— Проект — нет. Нам надо не допустить конфликта интересов. Если кто-то из совета директоров принесет какие-нибудь проекты, в которых есть его личный интерес, то на время рассмотрения этих проектов он не сможет участвовать в работе совета директоров. Синергия — это связи, репутация, опыт.

— Если Буткевич принесет свой проект, он будет рассматриваться наравне со всеми, но голос самого Геннадия здесь будет отсутствовать?

— Да. Каждый человек может что-то принести и показать, но тогда он не имеет права принимать решение. Для акционеров это всегда будет вопрос: когда им рекомендуют сделку, в которой кто-то из членов совета имеет свой интерес, любой из них будет смотреть на нее с утроенным вниманием.

Это точно не может быть нашим приоритетом. Наш приоритет — сделка с большой компанией, которая прибыльная и работающая. У Буткевича таких компаний в этой сфере нет. У него есть идеи, но нет сделанных проектов.

— Буткевич и Тополов имеют неоднозначную репутацию в Украине.

Наблюдая за процессом получения лицензий компаниями Буткевича, можно сделать вывод, что схема их получения не отличается от схем времен Януковича. Вы были вынуждены их взять, потому что другие не соглашались, или вы не считаете данные риски серьезными?

— Тополов ни на что в Tridentне влияет. Я не знаю о его интересах в добыче нефти и газа, а компании Буткевича мы не можем рассматривать.

— Тем меньше понятна логика его привлечения. Он может нанести больше вреда, чем пользы.

— Отчего же? Я не вижу никакого вреда, который они могут нанести.

— Своим имиджем.

— Что значит "имиджем"? Они могут точно так же пойти и купить эти же акции на бирже завтра. Просто так случилось, что они попали в стартовый список.

Каждый из них оказал Trident какую-то услугу, за которую мы их отблагодарили. Вот и все. Не хочу вдаваться в подробности, была это денежная услуга или не денежная. Они чем-то помогли, я им был за это благодарен. Их присутствие не влияет на экономику проекта, не влияет на процесс принятия решений.

Эти люди не влияют вообще на то, как компания строится. С Тополовым мне очень приятно выпить бокал Laphroaig, что я регулярно и делаю.

— В "Конкорде" (ресторан в Киеве, принадлежащий Тополову. — ЭП).

— Сейчас его уже нет, отстали вы. Когда-то — да, в ресторане "Конкорд". На мой взгляд, Тополов — очень приличный мужик, он стал для меня настоящим другом, но еще раз скажу: он не влияет на Trident.

Буткевич — член совета директоров, единственный в нем представитель Украины. Он еще и единственный украинец, который хоть как-то, каким-то значимым финансовым капиталом поучаствовал. Для западных инвесторов иметь хоть кого-нибудь из Украины является очень значимым. Потому что...

— "Если местные не верят, то и мы не поверим".

— Совершенно верно. Важно, что есть кто-то, кто рискует, кто может что-то потерять. Для нас было важно, чтобы кто-то украинский был. Мы потратили очень много усилий, чтобы были не одни мы да американцы.

Как вы справедливо отметили, те, кто были готовы дать деньги, по репутационным и личностным причинам нам не подходили, а других и не было. А к Геннадию Владиславовичу Буткевичу я отношусь очень хорошо.

Самое важное, что он, с одной стороны, представитель крупного бизнеса, а с другой — абсолютно нейтрален. Не участвует здесь ни в каких политических раскладах. Власть одна, вторая, третья...

— У него очень неоднозначная история.

— Какая?

— Он бывший глава службы безопасности Юлии Тимошенко, при котором во время газовой войны Тимошенко с донецким бизнесменом Евгением Щербанем последний был убит. Я не пытаюсь его очернить, а говорю о том, что он человек с неоднозначной репутацией. Это не Андрей Коболев, который абсолютно законно является долларовым миллионером.

— Если бы Коболев, будучи главой госкомпании, не имел конфликта интересов с участием в частной компании, то я уверен, что он мог бы быть нашим акционером. Но он глава госкомпании. К сожалению — или к счастью для Украины, его пока не уволили. Я говорил: "Андрей, если тебя уволят, мы будем очень рады". Но пока он еще как-то держится (смеется).

— Вы вели переговоры с Ахметовым, Новинским, Фирташем?

— Я в Украине со многими знаком, в том числе и с некоторыми перечисленными. Я представляю их взгляд на мир, в курсе их интересов. Во-первых, я не имел права вести переговоры о сделках до IPO. Во-вторых, эти пацаны не очень-то верят, что таким образом такие деньги поднимаются.

— Я имею в виду на стадии их привлечения в фонд.

— В отношении всех, которые вы назвали, это было категорически исключено. Даже если бы они пришли и сказали: "Мы сейчас вам дадим все деньги, которые вам нужны для запуска", мы бы их не взяли.

— В силу политической...

— (Обрывает) Да. Мы — нормальная американская компания. У нас публика — западные акционеры. Мы не хотим никаким боком иметь даже миллиметр олигархического украинского привкуса.

— По поводу проектов, которыми будет заниматься Trident. Это будет только нефтегаз, или фонд будет рассматривать и другие секторы?

— SPAС — очень гибкая форма. Акционеры будут принимать решение о том, входят они в проект или не входят. Мы можем им принести не проект нефтегаза в Украине, а проект чулочной фабрики в Уганде. Если они увидят, что это классный проект, то они могут согласиться, но сейчас они собрались вокруг идеи вложений в Восточную Европу и прежде всего — в Украину.

— Однако подавляющее большинство акционеров слабо представляет себе Украину и наверняка будет опираться на…

— Совет директоров представляет. Он принимает решение об одобрении или неодобрении сделки, но каждый акционер может лично в сделке не участвовать, если она ему представляется неправильной.

У меня и моего второго главного партнера, президента Trident Вадима Комиссарова (мы вдвоем эту историю придумали) есть желание создавать все новые и новые механизмы под Украину для других отраслей.

Мы можем раз в полгода создавать по новой такой компании, но поскольку я человек из нефтегазовой сферы, у меня есть большой опыт по этому профилю.

— Вадим — ваш исторический партнер?

— Да, Вадим — финансист, известный российский инвестиционный банкир. Он начинал почти 20 лет назад в "Тройке диалог". Я его знаю очень давно, с 2000 года. Когда работал в ЮКОСе, мы делали совместные проекты.

Когда был 2014 год, санкции, аннексия Крыма, Вадим, будучи американским гражданином, сказал "enough is enough" и уехал в Штаты. Мы оба оказались в Соединенных Штатах по одинаковой причине — из-за аннексии Крыма.

— Рассказывают, что в вопросах инвестиционных проектов вы имеете какое-то отношение к команде Джорджа Сороса.

— Разумеется, нет, хотя когда я впервые появился в Украине, мне Джордж, которого я давно знаю и с которым дружу, помог установить контакты с "Нафтогазом". Я даже постарался помочь с точки зрения идейных наработок, которые делал фонд Сороса для Украины по энергетической реформе.

— Джордж Сорос знакомил вас с Коболевым?

— Да, с Коболевым, Витренко, со всей их командой. Я ему за это очень благодарен. Это выросло в очень хорошие дружеские отношения с Юрием и Андреем. Деловых контактов с ними не так много, но я стараюсь и буду стараться впредь помочь им, чем могу, с точки зрения развития отрасли.

Источник слухов, думаю, в том, что самого Сороса я когда-то уговаривал, и в какой-то момент мне показалось, что уговорил, на создание большого миллиардного фонда, направленного на Украину. Предполагалось, что все те же 200 млн долл из него будут направлены на энергетику.

Он действительно громко объявил, что создает фонд, начал, успел сделать первую сделку с Ciklum, но дальше, по-моему, началось если не разочарование, то какая-то настороженность по отношению к стране. Дальше Сорос уже ничего такого же значимого, насколько мне известно, не вкладывал.

Я его приглашал к участию и в нашем проекте, но он в него не пошел.

— Правильно ли тогда понимать, что Trident — это ваш личный проект?

— Над проектом работала небольшая, но дружная команда. Да, я инициатор и создатель этой компании. Если вы видели распределение акций, то могли заметить, что у меня самый большой пакет из стартовых акционеров.

Я генеральный директор Trident. Я реализовал то, что изначально заявил: еду в Украину не заниматься политикой и не давать советы, а привлекать в страну деньги для роста украинской экономики и преодоления последствий войны.

— Так ли привлекательна Украина для вложений в добычу нефти и газа?

— Мой профессиональный взгляд на привлекательность активов сформирован крупными компаниями, где я работал: крупнейшей нефтяной сервисной корпорацией Schlumberger и лидером российской нефтедобычи ЮКОСом.

У меня есть определенный стандарт нефтегазового месторождения. В Украине таких объектов немного, но они есть. Мы не имели права вести переговоры с потенциальными объектами для инвестиций до IPO, но изучать рынок могли.

Прежде всего, мне интересны старые месторождения, в которые можно вдохнуть новую жизнь с помощью современных технологий.

Была одна компания, классный проект, который назывался "Карпатыгаз". Компанию совершенно несправедливо обвинили во всех смертных грехах, прежде всего, в связях с Фирташем, и в итоге ее убили.

— Почему несправедливо? У Фирташа там была часть.

— Нет, там была часть у известных господ Бойко (Юрий Бойко, лидер Оппозиционного блока, ЭП) и Борисова (Юрий Борисов, бывший глава "Укргаздобычи" и экс-исполнительный директором холдинга OstChem Дмитрия Фирташа, ЭП) , а дальше начинались дискуссии о том, не фронтируют ли они Фирташа.

Потом их доли частично выкупили, частично они уменьшились в ходе дополнительных инвестиций. Истина никого особо не волновала. Было принято политическое решение, что "спільну діяльність мы будем убивать". Скандал с Онищенко, действительно жуликом, был очень кстати.

Это было неправильное решение с точки зрения государства, потому что это была отличная компания с очень правильными технологическими подходами. Может, она и была "зачата в грехе", но работала очень хорошо, была крупнейшим налогоплательщиком, добывающим большое количество газа.

— Эта компания инвестировала не свои средства, а средства, полученные от продажи государственного газа.

— Правильно, она так и делала.

— В чем же тогда ее ценность? Она не инвестор, а просто оператор по распределению выручки денег от проданного газа "Укргаздобычи".

— Какая разница, откуда деньги придут в госбюджет, если их больше?

— Есть газ, который принадлежит "Укргаздобыче". Он продается, выручаются деньги, а потом эти деньги реинвестируются в месторождения. Возникает вопрос: в чем роль "Карпатыгаза"?

— Миссия в том, что они дают рост производства газа в Украине, половина которого "на халяву" достается "Укргаздобыче". Чтобы все эти реинвестиции запустить и получить первый совместный газ, нужны были свои деньги.

Дальше происходит что? Половину газа, не вкладывая ни одной гривни, получает "Укргаздобыча". То есть "Укргаздобыча" от деятельности "Карпатыгаза" с нулем вложений начинает расти. Половина активов, построенных на те самые реинвестиции, тоже принадлежит УГВ.

При этом акционеры "Карпатыгаза" еще и не имели права забирать прибыль, пока объем инвестиций не превысит определенный заранее уровень.

Я много спорил на эту тему с Коболевым.

Я ему говорил: "Андрей, если ты собираешься выводить "Укргаздобычу" на приватизацию, то деятельность компаний типа "Карпатыгаз" тебе выгодна.

У тебя рентабельность компании и стоимость ее активов растет на том же объеме запасов, а ты вообще ничего не должен вкладывать. Тебе дядя со стороны увеличивает маржу, беря все риски на себя и увеличивая для государства стоимость компании для продажи".

— Каково ваше отношение к идее приватизации "Укргаздобычи"? Что обсуждалось на вашей встрече с Соросом и Коболевым?

— Я не помню, встречались ли мы когда-нибудь втроем.

— Это была ваша встреча с Коболевым?

— С Коболевым я встречался много раз, с Соросом я встречался много раз и с Витренко я встречался много раз. Втроем — не помню. Может, было такое, а может, и нет. Я просто писал по просьбе Джорджа одну бумагу...

— Эта бумага касалась плана приватизации?

— Она касалась планов реформы.

— Рынка или компании?

— Компании "Нафтогаз" и газового рынка. Тогда сам Коболев все время говорил, что он видит будущее "Нафтогаза" в виде газовой биржи, которая бы была гарантом всех сделок. Я всегда считал это очень разумной идеей.

— А что касается приватизации "Укргаздобычи"?

— Мне казалось тогда и сейчас кажется, что по мировым меркам это небольшая компания, которую бессмысленно держать в государственных руках. Я бы ее приватизировал, но не как одну компанию, а разделил бы ее на три части, запретив этими тремя частями владеть одной группе.

Это необходимо для того, чтобы был конкурентный рынок. Изначально, насколько я могу судить, и Коболев, и Витренко эту идею поддерживали.

Потом у них возникли колебания, и вполне небезосновательные, связанные с тем, что они не понимают, как в нынешней политической ситуации предотвратить попадание этих кусков в олигархические руки.

Они все равно стоят на позиции за приватизацию, но для них она выглядит как продажа ограниченного пакета "Укргаздобычи", например 25% акций, иностранному институту типа ЕБРР, что приватизацией не является.

Более того, это консервация "Укргаздобычи". Не думаю, что это продуктивно для рынка, хотя и будет защищать компанию от политических посягательств.

— Какова была позиция Сороса по приватизации "Укргаздобычи"?

— Насколько я могу судить, она совпадала с тем, что я сейчас предлагал.

— Разделить ее на три части?

— Да, мне он всегда говорил, что считает так же. Может быть, его позиция изменилась, но мне про это неизвестно. Мы давно не обсуждали эту тему. Даже моя позиция немного поменялась по сравнению с тем, что было написано тогда в той бумаге. Прежде всего — касательно газотранспортной сети.

Тогда я писал, что надо сохранить "Укртрансгаз" в госсобственности. Сейчас, учитывая все события вокруг "Газпрома" и "Северного потока", контрактную неопределенность, я полагаю, что "Укртрансгаз" надо продать, лучше всего — немцам, чтобы у них возник интерес не строить "Северный поток".

— Кто вас поддерживает в Украине?

— Что значит "поддерживает"?

— На кого вы можете рассчитывать в реализации планов?

— Я знаю здесь почти всех людей, которые имеют отношение к нефтегазовому бизнесу. Со многими из них у меня доброжелательные отношения.

Если говорить про поддержку в виде каких-то действий, то я, например, всегда ощущал поддержку со стороны команды Коболева. Я ее видел, хотя не могу сказать, что кто-то мне чем-то активно помогал. Как минимум, были люди, с которыми можно было о чем-то поговорить, услышать совет.

Были и другие люди, в том числе прямо уполномоченные для того, чтобы помогать таким, как я, но которые давали противоположные советы.

— Назовете?

— Нет, конечно (смеется). Поскольку я приехал из России, то опыт работы с такими товарищами у меня большой. Что меня удивило в Украине? В России такие товарищи говорят: "Дайте нам долю, а мы вам поможем". В Украине: "Мы, может быть, сами вам денег дадим, но лишь не приходите в Украину".

— У Буткевича прослеживается связь с окружением Арсена Авакова — у близких к нему людей Буткевич покупал часть месторождений. То, что я сейчас случайно стал свидетелем вашей встречи с Антоном Геращенко, только усиливает ощущение связи Буткевича с Аваковым.

— Вы почти наверняка мне не поверите, но по моей информации связи Буткевича украинскими СМИ очень сильно преувеличены. В остальном лучше берите комментарий у него самого и его команды.

С Антоном Геращенко я дружу с первых моих дней в Украине. Если говорить о человеке в украинском политикуме, который бы по-настоящему бескорыстно помогал, делал все от него зависящее, чтобы наш проект состоялся, то это он. У него нет финансового интереса — он убежден, что стране нужны инвестиции.

Антон знакомил меня и с Аваковым. Я рассказывал ему, почему, с моей точки зрения, правительству это должно быть интересно, спрашивал, почему ни у кого там нет какого-то большого энтузиазма в этом направлении.

Думаю, все-таки не потому, что есть злонамеренное сопротивление, хотя встречается и такое. Скорее, весь ваш бизнес, а значит, и власть, не понимают, что такое фондовый рынок и чем он может помочь экономике.

— У нас его просто нет.

— Когда я начинаю им рассказывать о Trident, они подозревают, что тут либо обман, либо особо хитрый план. Может, за этим стоит русская разведка, а может, американская. Для них это одно и то же по степени угрозы. Самый благожелательный ответ, который мы слышим, такой: "Вы сначала сделайте, деньги на счету сформируйте, а потом уже мы с вами начнем разговаривать".

Ну и хорошо. Тоже позиция. Сейчас деньги зашли, посмотрим, что будет.

— Буткевич не хочет общаться с прессой ни в каком виде.

— Он очень закрытый и скромный человек. У каждого свой характер.

— Можете ли вы ретранслировать его слова про отношения с Аваковым?

— Я не могу и не хочу за него комментировать, но я не вижу никаких следов подобных взаимосвязей. Более того, я пытался установить, насколько правдивы сообщения СМИ. Я должен был на берегу оценить все риски, чтобы потом никто вдруг мне не сказал: "Так, давай сюда инвестируем".

Во-первых, у меня как геолога есть скепсис касательно потенциала лицензий, про которые говорит пресса. Я бы даже сказал — серьезный скепсис.

Во-вторых, насколько я могу судить по окружению Буткевича, там совершенно неполитические люди. Они приносили ему какие-то лицензии, убеждали его, какие они классные. Через какое-то время он понял, что нефтегазовый бизнес очень сложный и рискованный с технологической точки зрения, и решил диверсифицировать инвестиции. Мы с ним познакомились достаточно давно.

— В каком году вы познакомились?

— Года два назад. Он сказал, что ему наш проект не интересен, он будет заниматься своими вещами. Однако Буткевич — человек с прекрасным чутьем. Позже он понял, что мы не конкуренты, а инвестиции Trident могут увеличить капитализацию рынка в целом и полезны для других его проектов.

— Когда Tridentпривлечет деньги и встанет вопрос о линейке проектов, вы не будете голосовать за проекты Буткевича?

— Я этого не говорил и не мог сказать. По закону я не имею права изучать проекты, в которые мы можем вложиться. Я с вами говорю на основе публичных данных, а их недостаточно для принятия инвестиционных решений.

— Если говорить с точки зрения рентабельности вложений, то…

— (Обрывает) Если бы я был консультантом, я бы советовал то, что может быть у Буткевича: упаковать и продать. Опыт подсказывает, что большинство украинских лицензий их владельцы не смогут эффективно разработать и могут заработать лишь на их перепродаже. Для добычи нужны профессионалы.

— И вы утверждаете, что с Аваковым и Буткевичем через Геращенко не реализуете эти газовые проекты...

— Мамой клянусь.